О смерти Сталина мы узнали, наверное, по радио — тогда эти репродукторы были. Помню, что отец, который вообще-то скептически относился к советской власти, тем не менее, сказал: «Умер хозяин». Я особого горя не испытывал, близко к сердцу не принимал и не плакал — отнесся, скорее, как к интересному историческому событию.
У нас в школе на другой же день была траурная линейка. Наша школа была привилегированная — первая специальная школа, созданная по указу товарища Сталина лично, и у нас было особое к нему отношение, все мы были верные сталинисты. Он тогда немного подражал царской власти и хотел сделать что-то вроде Царскосельского лицея для воспитания дипломатических работников и разведчиков — что тогда было одно и то же.
У нас была прекрасная школа. В нашей библиотеке были книги, которых в обычных библиотеках было не найти — например Достоевский, другие авторы полузапрещенные и запрещенные. Поощрялись оригинальные сочинения, на уроках была дисциплина достаточно вольная: мы ходили от лавки к лавке, беседовали с учителем. Единственный человек, которого мы побаивались, был директор школы Дмитрий Алексеевич — хотя человек он был очень ласковый. Потом мы узнали, что у него был очень высокий чин в НКВД.
Дети Маленкова во время царствования Сталина у нас учились, и дети Кагановича, и еще много чьи. Если бы товарищ Сталин подождал умирать, то нам бы остались только два пути: разведка и дипломатия. Но так как он умер до моего выпуска, то мы уже сами могли выбирать, куда идти.
Вот такая была школа. И конечно, никакой антисталинщины, даже намека на нее, у нас быть не могло. У нас тогда и вопроса не возникало насчет авторитета товарища Сталина, ни малейших сомнений в том, что он великий вождь, и так далее. Огромный портрет его висел во весь рост в актовом зале.
Потом была, как вы знаете, давка на Трубной площади. А на следующий день после этой Трубной площади мы с моим приятелем, соседом — мы жили в Замоскворечье — прошли к Колонному залу, несмотря на заслоны.
Там все было оцеплено, но мы знали наше Замоскворечье, как свои пять пальцев. Перелезая через заборы всевозможных дворов, вышли к Театральной площади. Нам на это потребовалось, наверное, часа полтора. А на Театральной площади, там, где метро, есть, или, во всяком случае, была парикмахерская Большого театра, где работала мать этого парня. И мы прошли через эту парикмахерскую, сразу же влились в очередь и пошли прямо к Колонному залу.
Я даже был у гроба Сталина, видел его и всех этих вождей, которые там стояли. Хорошо запомнил Берию. Сталина и сейчас помню в гробу. Потом я написал стихи на его смерть. Послал их Симонову, тот ответил, что это очень хорошие стихи, но их присылают огромное количество, и они не могут все опубликовать. Стихи потом напечатали в школьной стенгазете. Они не сохранились, и я не помню оттуда ни строчки.
О. Станислав Красовицкий (р. 1935) священник
Подготовила Александра Поливанова