Когда Сталин умер, мне было 12 лет.
Вся наша школа рыдала. Учителя плакали в голос. Больше всего меня удивляло, что плачет большой, сильный и строгий директор, снимающий очки и вытирающий глаза — это очень занимало мои мысли, отвлекая, наверно, от основной, но далекой беды — рядом сам директор плачет, а мне никак не плакалось, хоть я очень старалась, даже незаметно больно щипала себя.
Помню, что в школе я, как и многие мои подруги (тогда обучение в школах было раздельным), стояла в почетном карауле у бюста вождя и держала салют. Было очень трудно, нельзя двигаться — рука устает, ноги затекали, все тело в жутком напряжении. Я даже моргать боялась от предоставленной мне чести — стоять в почетном карауле. Потом на смену приходила следующая пара.
5 марта от ужаса, со словами «как жить дальше?» умерла моя тетка, которой было всего 43 года. Скорая помощь не приехала — в этот день, видимо, было не до простых смертных.
По радио — бесконечная траурная музыка, какая-то дикая непогода с ветром и колючим дождем. Все родственники собрались в теткиной квартире, витает ощущение ужаса, смерти. Слезы, скорбь, какое-то жутко угнетенное состояние. Помню, что меня и младшего двоюродного брата отправили домой. Мы шли по промозглой сумрачной Москве, из репродукторов доносилась траурная музыка, а в доме, из которого мы только что вышли, лежала мертвая тетя. В душе моей острым, тонким, холодным стеклышком царапалась впервые осознанная мной смерть.
Накануне смерти все время передавали сообщения о болезни Сталина, а между ними — траурная музыка. Люди понимали, что вот-вот его не станет. Моя мама, у которой брат 11 лет отсидел где-то под Магаданом как враг народа, говорила своей сестре: «Возьмем детей и пойдем, потихонечку, проводим в последний путь». Так думали очень многие, даже пострадавшие от него. Но умершая тетка как бы защитила нас от этого жуткого намерения. Правда, мой старший брат, которому было 17 лет, пошел с приятелями. Они дошли, по-моему, до Трубной, увидели ужас и какими-то судьбами сумели выбраться из толпы, благодаря своей прыти, молодости и смекалке.
В 1954 году на школу дали какое-то количество билетов для посещения мавзолея Ленина и Сталина. Это была осень, настоящая, с резким ветром, снежным дождем, ранней темнотой. Мы влились в какую-то большую колонну и шли бесконечно долго. Ноги промокли, хотелось есть, а мы все шли и шли. Вдруг я решила рассказать девчонкам какой-то фильм, произведший на меня впечатление. Рассказывать я умела, что-то додумывала от себя, немного добавляла красок — все внимательно слушали и лишь в самом конце стали вспоминать, что этот фильм смотрели. Напал на всех нервный смех, дескать, целый час слушали то, что видели. В это время по колонне стали ходить люди, говорившие, что надо отставить смешки и разговоры, — подходим. Но попробуй оставить смешки, когда тебе тринадцать лет и когда тебе велят сделать скорбное выражение. Так и прошли мы мимо Ленина и Сталина, зажимая лицо руками, с опущенными головами — с тех пор в мавзолее я не была ни разу.
Вера Давыдовна Звонарева (р. 1941), библиотекарь
Подготовил Евгений Панов