Он умер как жил, даже в могилу с собой утащив ни в чем не повинных людей и оставив после себя еще одну отвратительную ложь. Но главное, что он по себе оставил, это ощущение полной беспомощности сотен миллионов людей. Даже не столько страх, сколько растерянность и полную убежденность, что от каждого человека ничего не зависит. Не в жизни страны — хотя бы в своей. Никакая цель не оправдывает такие средства, но сама его цель была страшнее некуда.

Люди, которые оплакивали вождя и гибли на Рождественском бульваре, и люди, которые пили тайком за Чейна и Стокса, по-разному относились к покойнику, но одинаково оценивали результаты его жуткого труда. Никто не мог быть уверен, что не будет хуже, что не будет нового террора, а старый уже закончился (потому пили тайком). Или наоборот: что без всякой помощи жизнь наладится или хотя бы пойдет своим чередом (потому и гибли). Нельзя же просто жить и думать, помимо того, что наверху и вокруг, при любом отношении к покойнику. Как если долго, очень долго сидеть в кандалах, то затекают ноги, и идти самостоятельно, пусть очень хочется, невозможно. В этом был его жуткий проект, и в этом он преуспел, эффективная усатая сволочь.

Можно было бы праздновать этот день — да вот только день этот ничего не значил. Какой же тут праздник, когда все мысли про завтра, а не про сегодня. Ничего не кончилось, как кончилось, например, 9 мая. Как было понять, что самое страшное позади, если в тот день ничего еще не осталось позади.

5-го марта было начало, а не конец. Так все медленно возвращалось к жизни, что первый некролог усопшему появился только через три года, в начале 1956-го, да и тот распространялся по подписке, среди членов партии. Герой Галича попрощался со Сталиным только тогда, когда тот упал и завалил полстанции. Но даже после этого, как известно, у того зека на сердце было косовато, что с вином, что без вина.

5-го марта Александра Солженицына первый раз пустили погулять без надсмотрщика по казахскому лагерю. Через двадцать лет он опубликует окончательную книгу про сталинский проект, «Архипелаг ГУЛАГ»: получается, три года на некролог, два десятилетия на критическую биографию. Книга выйдет не по всему миру сразу, конечно, а сперва в той его части, которая не была при покойнике покрыта льдом. Вечной мерзлотой, которую не расколешь кайлом, пока не растает, –55, плевки замерзают на лету.

Как можно опознать день, в который закончился ледниковый период.

В декабре 2011 года митингующие на проспекте Сахарова стояли с плакатами «Москва — не Пхеньян. Плакать не будет». Незадолго до этого умер Ким Чен Ир, и газеты были полны изображений рыдающих жителей Северной Кореи. Мне хотелось верить, что кто-то за Туманной рекой пил тогда за своего Чейна-Стокса. Но едва ли кто-то там думал, что вот пронесло, что завтра будет лучше. Что теперь можно жить своей жизнью.

Москва совсем не Пхеньян, и не станет им уже никогда. Северная Корея — буквально созданная покойником — и есть напоминание о том, как медленно рушится бесчеловечный сталинский эксперимент. Один из последних ледников в мире. Есть еще несколько, и в нашей стране тоже, но совсем маленьких, с них капает вода.

5-го марта 1953 года был Пурим, день избавления от тирана. И как бы он ни хотел, чтобы мы радовались смерти, можно же радоваться всей той жизни, которая тогда была спасена. Как хотите, а мне сложно не праздновать этот день.

Следующая запись >>>