В начале марта 1953 года я, ученик 2-го класса, болел, не ходил в школу и сидел дома. Вероятно, у меня была какая-то ерундовая простуда, потому что я помню себя в постели, с игрушками и в хорошем настроении. Мы (мама, папа и я) жили в 11-метровой комнате в коммунальной квартире на улице Веснина (теперь Денежный переулок).
В тот день мама рано ушла на работу в больницу, а папа, художник театра кукол Образцова, еще только собирался в театр и приводил себя в порядок. Он решил побриться и ушел для этого в ванную. Было часов 10–11 утра, как мне сейчас представляется.
По радио — у нас был приемник — все время играла классическая музыка. Я занимался своими игрушками. Вдруг музыка прекратилась и торжественный голос из радио произнес текст о смерти вождя. Потом снова началась музыка.
В этот момент вернулся папа, вытирающий полотенцем выбритые щеки. «Папа! — сказал я с тем энтузиазмом, с каким сообщают свежие, интересные новости, — Сталин умер!».
Реакция родителя меня ошеломила. Я запомнил ее на всю жизнь. Дело в том, что у меня с отцом были замечательные отношения. Я никогда до этого момента не слышал от него ничего резкого, раздражительного или грубого. В этот раз все было по-другому, папа закричал на меня резким, злым голосом: «Типун тебе на язык!» (дословно). Я был ошарашен наповал.
Только очень-очень сильно повзрослев, я смог понять в каком чудовищном, запредельном напряжении находились все, в буквальном смысле все, жившие тогда в СССР. Про себя могу добавить, что в этот исторический период я был самым искренним сталинистом: рядом с моей кроватью висел портрет вождя, прикнопленный туда по моей собственной инициативе. Не помню только, когда я повесил портрет, еще до или уже после смерти «лучшего друга всех второклассников».
Николай Валентинович Андриевич (р. 1944), художник