Март 1953 года. Мне этот месяц запомнился на всю жизнь.
В начале месяца по радио сообщили о болезни Сталина. В техникуме, где я училась в это время на втором курсе, каждый день нас собирали в актовом зале и зачитывали бюллетень о состоянии здоровья Сталина. Дома мой папа, приходя с работы, спрашивал: «Не подох еще?». Я возмущалась, ругалась с ним — как он может так говорить? А он мне отвечал: «Вот поживешь с мое — потом поговорим».
5 марта Сталин умер. Мы сидели в актовом зале и рыдали. Плакали все — мы не могли представить себе жизнь без Сталина. Нам с детского сада внушали, что есть человек, без которого мы не можем жить и дышать. Кругом висели его портреты, на улицах стояли его бюсты, и казалось, что с его смертью все остановится, все померкнет.
И вот, выйдя из зала, мы, на эмоциях, договорились ехать в Москву. Дома это решение никто не одобрил, ведь мне было только шестнадцать лет, и ехать ночью в поезде мне никто не разрешил (мы жили во Владимире). Я плакала, просила, умоляла дать мне 5 рублей. Билет в Москву стоил 2 рубля. Первым сдался папа, и, как мама не убеждала, что на эти деньги семья живет два дня, папа убедил ее, что мы как-нибудь справимся.
И вечером мы собрались на вокзал. Оказалось, что всем моим друзьям тоже пришлось поплакать, прежде чем и они получили заветные пять рублей.
Поздно вечером мы сели в вагон, поезд до Москвы тогда шел четыре часа. Спать не пришлось: вагоны были темные, старые, грязные. Наконец мы прибыли, и тут началось.
Мы спрашивали у москвичей, как пройти к месту, где в очереди стоят люди, приехавшие, как и мы, со всех концов страны, чтобы лично попрощаться с вождем. Нам сказали, что с Курского вокзала туда можно дойти пешком. И мы пошли, невыспавшиеся, голодные, но нам было все равно, ведь мы приехали к Сталину. Но в первом же переулке мы увидели конную полицию. Нас оттесняли от заветного места, у москвичей спрашивали паспорт, а нас просто загнали в какой-то тупик и объяснили, что нам надо ехать домой, и нечего создавать в Москве толчею.
Вдруг из толпы кто-то прокричал, что рядом есть проход и там мы пройдем. Все оказалось не так легко. Везде та же милиция, конники, машины. Мы устали, хотели есть и потому пошли к метро. Там мы доехали до станции «Охотный ряд», но выйти из метро не удалось. Нас не выпускали в город — велели ехать дальше. Мы пробовали пристроиться к каким-то группам, делегациям, которых пропускали, даже приставали к иностранцам, чтобы пройти с ними. Ничего не получалось.
Мы опять вышли на улицу и стали искать эту очередь. На наших глазах какие-то люди сооружали металлические ограждения, привезли высоченные ворота, работали сварщики. Мы прилипли к этим воротам, люди все прибывали, таких, как мы, было много, и вот нас прижали к воротам, а с другой стороны подъехали грузовики с солдатами, которые держали в руках ружья со штыками.
Какой-то милиционер в рупор кричал, чтобы мы расходились. Но даже если бы мы и захотели, мы не смогли бы выбраться, вся улица позади нас была запружена народом. Нам кричали: «Отойдите от ворот!», но задние ряды напирали.
Но вот в рядах солдат началось вдруг какое-то движение. Заревели моторы, и две машины поехали. Мы закричали, но никто нас не слышал.
И тут моя подруга приказала мне: «Лезь на ворота, иначе раздавят!». Я так и сделала. Ворота открылись, машины поехали прямо на людей. Что тут началось!
Стоящие в конце переулка решили, что ворота открыли для прохода, и стали напирать. Впереди стоящим некуда было податься, все кричали, визжали, стоял страшный шум. Мы каким-то чудом удержались на воротах, к нам лезли все новые люди, спасаясь от машин. Только спустя много лет мы узнали, что очень много людей оказались задавлены машинами, потоптаны конной милицией.
Машины ехали все дальше, их уже было не две, а много… За ними шла милиция и разгоняла толпу. Подъезжали машины скоро помощи. Нас вынудили слезть с ворот и чуть ли не пинками погнали в конец переулка.
Мы оказались в каком-то дворе, где было сравнительно тихо. В толпе я потеряла боту (на мне были сшитые мамой тряпичные стеганые сапожки, а поверх них – резиновые боты). На улице было очень холодно, грязный снег — и я одном ботике. Нога промокла, я озябла. Хотелось только одного: скорее на вокзал — и домой!
Но в этот день мы домой не попали — не было билетов. Нам пришлось заночевать в переходе метро — мы сидели на каменных ступеньках под открытым небом. Мы купили пирожков с ливером, они стоили тогда 5 копеек. Ночью мы там же встретились с потерявшимися друзьями, они нам рассказали, что и у них не вышло поприсутствовать на похоронах Сталина, их тоже гоняла милиция и давили машины.
Но мы остались живы и утром вернулись в родной город.
Сидя в подъезде, усталая, голодная, я думала и вспоминала весь прошедший день. Одна мысль вертелась у меня в голове: «За что они так с нами?» Мы просто хотели увидеть Сталина, проститься с ним! Мысли были светлые, нас так воспитали, нам это внушили: Сталин — бог. Другого бога мы не знали.
Так закончилась эта моя поездка к любимому вождю.
Людмила Алексеевна Пономарчук (р. 1936), строитель