Как всегда, утром в этот день мы собирались отправиться в университет на занятия. И вдруг, включив радио-тарелку, служившую в нашей комнате главным источником информации, мы узнали о случившемся. Известие, естественно, поразило нас, и сколько-то времени мы находились в состоянии растерянности. Но потом решили, что лучше поехать на факультет, на случай, если там будут организованы мероприятия, в которых потребуется наше участие.
К этому времени все движение в центре города было уже перекрыто, но станция метро «Библиотека имени Ленина» еще работала, и мы добрались до биофака без труда. То, что мы увидели на факультете, трудно поддавалось описанию. Толпы студентов разных курсов, среди которых преобладали плачущие девицы, бродили по аудиториям и холлам в поисках представителей деканата или комсомольского начальства. Все ждали команды, что делать дальше. Руководители факультета, видимо, задавали себе тот же самый вопрос, но ни в одной инстанции не получали на него ответа. Наконец, перед нами появилась вся зареванная секретарша декана и сказала, что все ближайшие дни будут траурные и учебные занятия отменяются. Мы можем разойтись по домам. Так мы стали свидетелями полного паралича деятельности факультетской администрации и, по-видимому, ректората тоже.
После объявления наша небольшая группа, состоящая из трех человек, живущих в общежитии, решила пробраться поближе к Колонному залу, где, предполагалось, будет выставлен гроб с телом усопшего вождя. Не то что бы нам хотелось попрощаться с ним, но присутствовать при таком эпохальном событии все же было интересно. Всеобщий ажиотаж захватил и нас. К вечеру мы с большим трудом от Моховой добрались до Трубной площади и поняли, что дальше нам пути нет. Улицы, ведущие к Охотному ряду, были запружены войсками, машинами ну и, конечно, обезумевшей людской толпой. Тогда мы решили вернуться на нашу Стромынку, закусить и с последним поездом метро доехать до станции «Маяковская». Оттуда дворами можно было максимально приблизиться к Пушкинской улице, а там уже влиться в очередь, всю ночь ожидающую открытия Колонного зала. Мы так и сделали.
От «Маяковской» мы, крадучись, пошли по дворам, минуя невысокие ограды и свалки. Но за первым же высоким забором, через который мы легко перемахнули, нас ожидал сюрприз: с противоположной стороны забора стояли вооруженные солдаты, которые тут же нам завернули руки. Узнав, что мы студенты МГУ, и услышав от нас, что мы не можем жить дальше, не попрощавшись с вождем, они размякли и отпустили нас, объяснив, как лучше двигаться в сторону Колонного зала. В каком-то доме, уже на Пушкинской улице, мы нашли открытый подъезд и незаметно прошмыгнули туда. Мы хотели провести оставшиеся до утра часы в тепле, и, может быть, немного поспать. Когда мы спустились на несколько ступенек в подвал, мы не могли поверить своим глазам: маленькое подвальное помещение было битком набито такими же молодыми ребятами, как мы. Там были студенты из Ленинграда, Свердловска, Горького, из Подмосковья. Нас объединяло одно общее желание попасть в Колонный зал, и поэтому мы мирно провели остаток ночи в этом теплом убежище. Около шести часов утра мы стали покидать свое укрытие с тем, чтобы внедриться в очередь и пройти к гробу. Когда мы, наконец, вошли, в зале играли похоронный марш Шопена, но мое сердце не разрывалось от горя, может быть, потому, что эта музыка была мне знакома как часть банального похоронного ритуала. Вокруг гроба стояли истуканы, лица которых я хорошо знал по портретам, вывешиваемым в дни советских праздников. Медленным потоком текла унылая очередь, и весь наш путь от входа до выхода занял не более пяти минут. Через час мы уже вернулись в общежитие, довольные тем, что свой план нам удалось осуществить.
Юрий Васильевич Езепчук (р. 1932), биолог