Мы жили на Гоголевском бульваре в доме 21, квартира 33. Это была огромная коммунальная квартира, шесть семей, почти тридцать человек. Конечно, в семье были репрессированные, в какой же семье не было? Из близких — два моих дяди. В 49-м году забрали папиного брата, профессора Исаака Нусинова
Posts By: Александра Поливанова
«Когда сообщили, что Сталин умер, я немного послушала радио — и уснула»
Я пережила блокаду, и, наверное, поэтому все свое детство, отрочество и юность, лет до тридцати, почти непрерывно болела. Лежала дома, а за стенкой все время говорило радио. В 1953 году оно сначала говорило про «дело врачей», тяжелым таким, каменным голосом — я мало что тогда понимала,
«Я пытался скрыть свою радость, но совсем спрятать улыбку, которая мне разрывала рот, я не мог»
В 1953 году я жил у жены на Кузнецком мосту. Биографии у нас с женой похожи. Моего отца арестовали в 36-м и в том же году расстреляли. Маму взяли в день его расстрела, 20 декабря 1936 года, и дали десять лет строгого режима — она была
Алексей Цветков. Запах крови
Как выглядит конец света в одном отдельно взятом государстве? Наглядно себе это представить может не вдумчивый читатель Откровения Иоанна, а только тот, кому уже выпало присутствовать на генеральной репетиции. Мне в ту пору было шесть лет, и хотя у меня есть и более ранние воспоминания, это
«Отец, который вообще-то скептически относился к советской власти, тем не менее, сказал: „Умер хозяин“»
О смерти Сталина мы узнали, наверное, по радио — тогда эти репродукторы были. Помню, что отец, который вообще-то скептически относился к советской власти, тем не менее, сказал: «Умер хозяин». Я особого горя не испытывал, близко к сердцу не принимал и не плакал — отнесся, скорее, как
«5 марта от ужаса, со словами „как жить дальше?“ умерла моя тетка, которой было всего 43 года»
Когда Сталин умер, мне было 12 лет. Вся наша школа рыдала. Учителя плакали в голос. Больше всего меня удивляло, что плачет большой, сильный и строгий директор, снимающий очки и вытирающий глаза — это очень занимало мои мысли, отвлекая, наверно, от основной, но далекой беды — рядом
«Ни разу за все те дни я не видел ни одного человека, который выглядел бы глубоко переживающим, рыдающим»
Я в это время был аспирантом в Московском институте востоковедения, мне было 26 лет. Услышали мы с матерью новость по радио, мать выбежала в коридор нашей коммунальной квартиры, натолкнулась на соседку и воскликнула: «Сталин умер!» Соседка зажала ей ладонью рот: «Вы с ума сошли!» — «Да
«Надо заплакать — неприлично же, когда все рыдают, а тут стоит какой-то пень»
Мне было 11 лет, и я даже толком не знала, где мой отец [футболист Андрей Старостин]. Никто не говорил «твой отец сидит», и никто особенно не скрывал, а было непонятно что. И меня это вполне устраивало. Мы с мамой в то время кочевали по теткам. Няня
«Отец им говорил: „Что, вы, дуры, плачете? Радоваться надо“. А мама сказала, что будет еще хуже»
Я родился в 1948 году. Мои родители в 1941-м окончили ИФЛИ и работали литературными редкторами. Мы жили в Москве, в Старопименовском переулке. Как ни странно, никто из близких не был репрессирован. 5 марта 1953 года я пришел домой из прогулочный группы (существовала такая неофициальная альтернатива детским
Сергей Кузнецов. Почему нам не нужен спор о Сталине?
Раздавите гадину! Вольтер Когда мне было десять лет, моя бабушка впервые рассказала мне о Сталине. Рассказала про 37-й год, дело врачей, похороны и ХХ съезд. Когда мне было двенадцать, я прочел «Реквием» Ахматовой — не в машинописи, а переписанный моей мамой от руки. В четырнадцать Галич