Мама умерла от туберкулеза, когда я была совсем маленькая — четыре года. У отца, архитектора, была большая семья, за стол нас садилось восемь человек. Все семейство — веселые, легкие, симпатичные люди, немного легкомысленные. Я всегда думала, что мы отличаемся от других, а в раннем детстве даже
Posts By: Александра Поливанова
«Атмосфера была скорее радостная. Полурадость, полуожидание — что же теперь будет?»
Я тогда училась в ЛГУ на филфаке, на английском отделении. В университете был, конечно, траурный митинг, но ничего особенного я не запомнила. Все стояли, кто-то выступал с речами. Не помню, чтобы кто-нибудь плакал. Всеобщее замирание, тишина — это было. Вернувшись, я застала у родителей Кавериных —
«На лице мамы появилась злая улыбка, в которой перемешались и боль пережитого, и радость отмщения»
Прошло 60 лет с тех весенних дней, которые были больше похоже на зиму, так как на московских улицах лежал снег. Много лет спустя, в мае 2012 года, в интервью с Гульнарой Бекировой для крымскотатарского телевизионного канала мой старый друг Владимир Буковский сказал, что Сталин был богом,
«Мы в детском саду сидим в полукруге перед его портретом, сидим и тишина»
В 1953 году мой отец, Владимир Павлович Богданов, работал инженером-строителем в Управлении высотных домов и гостиниц, на строительстве высотного дома на Котельнической набережной. Точнее, на тот момент он уже был построен, он занимался его эксплуатацией. Моя мама, Татьяна Клементьевна Фохт, работала техником-конструктором в строительной конторе, находившейся
«Я недоумевала: почему мне ну совсем не хочется плакать?!»
Первый раз открыв сайт проекта 05/03/53, я увидела отклик своей одноклассницы, Аленушки Вальтер, теперь она — Елена Владимировна Пастернак. И сразу замелькали отрывочные, но очень яркие картинки тех дней. К счастью, повторяла моя мама, я тогда болела (у меня был плеврит, я целый месяц пролежала дома).
«Я не знала, чем это могло мне грозить, если бы не умер Сталин»
Я училась в Москве, в медицинском институте, когда случилось дело врачей. Почти каждый день нас созывали на собрания, где клеймили позором врачей-предателей, убийц в белых халатах. Среди них были умена ученых, по книгам которых нас учили медицине, — Вовси, Виноградов, Рапопорт. Было страшно, но как бы
«Как эти люди могут заниматься повседневными делами, когда с ним такое случилось?!»
Я родилась в 1933 году. В марте 1953 года мне было 19 лет, училась я на втором курсе механико-математического факультета МГУ. Была стандартной советской комсомолкой, воспитанной нашей системой и всей душой воспринявшей идеи коллективизма. Может быть в подсознании и отложились какие-то детские впечатления, которые выплыли много
«Я всхлипнул, чтобы казалось, будто плачу. А мама мне говорит: „Не надо, не плачь“».
В 53-м году мне было 11 лет, я учился в 4-м классе. Мы жили на Украине в городе Баре Винницкой области. Старшими в семье были моя мама и ее сестра — обе потеряли мужей на войне. Мама смотрела за четырьмя детьми (кроме меня, были мои родные
«Я помню, что слово „подох“ меня несколько резануло»
Я тогда был аспирантом первого года Механико-математического факультета Московского университета. О смерти Сталина я узнал из утренних газет и сильных чувств по этому поводу не испытал: все это было ожидаемо, судя по медицинским прогнозам. Когда день или два спустя мой друг и ровесник Михаил Константинович Поливанов
«Мой друг Шурей сказал, впрочем, довольно беззлобно: „Это вы Сталина отравили?“»
В 1953 году мама, Галина (Гетта) Исааковна, работала реквизитором на «Мосфильме», папа, Абрам Соломонович Поляков, — мастером на ЗИЛе. Моего дядю, Михаила Григорьевича Шульмана, посадили где-то в конце 1940-х — начале 1950-х в разгар антисемитской кампании. Он был директором школы в Евпатории, решил организовать художественную самодеятельность,