Глеб Якунин, студент
«У меня была такая же реакция, как в лагерях, где все радовались, братались, кидали шапки вверх»
Александр Дорошевич, школьник
«Среди интеллигенции ходила мифологема, что Сталин — единственный, кто удерживает разгул кошмара»
Елена Пастернак, школьница
«Я спросила маму: „Как же так, все огорчены и встревожены, а ты не любишь Сталина?“»
Лидия Либединская, школьница
«Мама плакала, наверное, потому что было неизвестно, что будет дальше»
Анастасия Баранович-Поливанова, студентка
«Соседи растерянно спрашивали: „Кто ж у нас теперь будет? Может, Левитан?“»
Я тогда училась в испанской группе романо-германского отделения филфака МГУ. И несколько дней перед 5 марта мы с нашим испанцем-преподавателем на каждом занятии переводили бюллетень о здоровье Сталина, который печатался во всех газетах. Весь, включая температуру и количество белка в моче, переводили прямо с ходу с
Мария Рольникайте, театральный работник
«Он накрылся с головой одеялом и шепотом отвечает: „Ты мне ничего не говорил, я ничего не слышал“»
Наталья Камышникова, школьница
«Тот факт, что у Сталина могут быть физиологические функции, произвел на меня какое-то освобождающее действие»
В марте 1953 года мне было девять лет. Родители мои относились ко всему происходящему с одесским скепсисом, но в доме о политике прямо не говорили. Увольнения с работы, невозможность попасть в институт, постоянные компании борьбы с каким-нибудь вражеским проявлением и отчеты о них в газетах упоминались,