В марте 1953 года, когда объявили о смерти Сталина, я была студенткой. Мы с приятельницей, еще одной студенткой, договорились пойти на похороны. Не скажу, чтобы это был порыв большой любви, просто стало любопытно — такое событие.
Вышли мы у Трубной и оттуда — по Петровским линиям. Толпа была страшная, посередине улицы стояли грузовики с солдатами в открытых кузовах, и тут вдруг еще пустили конную милицию, она с двух сторон прижимала людей. Началась жуткая давка, крики, что-то невозможное. Солдаты, кого могли, выхватывали к себе на грузовики. Нас с подругой тоже втащили на грузовик, порвали пальто, но это неважно…
Вдоль Петровских линий тогда шли доходные дома, небольшие, в два-три этажа — они, по-моему, и сейчас есть. Так вот, люди из этих домов нашли какие-то доски — может быть, отрывали борта от грузовиков? — и перекидывали в окна. И по этим доскам мы с подругой попали в одну из комнат. Женщина, которая нас приняла, оказалась очень милая, жила одна, работала портнихой в Малом театре. Она нас отпаивала, откачивала — мы, конечно, были в жутком состоянии. (Через пару дней мы к этой женщине сходили и принесли торт, шампанское — в благодарность за то, что она нас спасла.)
Вот этим все и кончилось, дальше мы не пошли. Сидели в ее квартире довольно долго, часов, наверно, до одиннадцати-двенадцати вечера, потом, когда немножечко успокоилась давка, нас выпустили сзади через дворы, мы прошли к Столешникову, к улице Горького и оттуда я как-то добралась домой.
Дома, конечно, очень волновались, мама не знала, что я пошла на похороны. Она была в ужасе, когда меня увидела, возмутилась страшно. Все мои знакомые и родные, узнав, что я туда ходила, говорили только одно: «Дура».
Велена Марковна Розкина (р. 1930), статистик
Подготовила Ксения Бараковская