В марте 53-го я, школьник, был с мамой и братом в Сибири, в ссылке. Я вырвался учиться в школу районного поселка Чаны в Новосибирской области, там окончил семь классов. Комендатура поселка не сразу, но все-таки отпустила меня, ссыльного, так что я был практически первым сосланным эстонцем, который в этом регионе вырвался в школу.
Этот день был, можно сказать, идиотским. «Батюшка», по-моему, умер до того, как это было объявлено 5 марта. Почти всю неделю собирались, выстраивали нас всех и объявляли о его состоянии здоровья. Готовили народ к такому страшному событию! Уже тогда все были очень серьезны, а когда объявили о смерти, все просто обливались слезами. Нас, учеников, выстроили, и все, учителя и ученики, плакали очень искренне. Хотя сколько и русских людей убил этот палач, но все были без ума от него. Все боялись его не уважать.
Я в этот день не плакал, но и другого вида не мог показать. Что я знал в свои 15 лет — что эстонцы в душе радовались у себя в совхозе, но нельзя было никому этого показывать. А в параллельном классе один русский паренек прыгал в этот день через парту, и это поставили ему в вину — дескать, Сталин умер, а ты прыгаешь! И его наказали.
В этом райцентре было два дома эстонцев, которые тоже вырвались из деревни. У первого из них был дом, на вид чуть не лучший в поселке. Хозяин его был какой-то служащий, видимо. Я у него жил. И вот мне, 15-летнему, надо же было поспорить с ним на политическую тему, так что меня очень быстро оттуда вытурили. Я сказал, что, может, коммунизм когда-то и будет, но мы с вами его не увидим. А его очень сильным аргументом был тот, что товарищ Сталин сам сказал, что еще он увидит коммунизм. Но батюшка велел долго жить, а в следующем году я не отыскал этого человека и не смог доказать свою правоту. Больше я с ним не виделся.
Моя будущая жена училась в марте 53-го во ВГИКе, и они с подругой хотели пойти смотреть на похороны Сталина. А там была страшная давка. Жена была маленького роста, и ее бы точно затоптали, но другой эстонец успел ее куда-то в окно, в витрину засунуть. Она осталась жива, но до Сталина так и не дошла.
Нас, эстонцев, в совхозе было больше 40 человек, и мы держались особо. Это были в основном деревенские люди, но среди них были и образованные, интеллектуалы. Эстонцы ничего не забыли. Ни чистки, ни депортацию. Не забыли, как, когда пришли русские, все школы позакрывали, всю литературу на эстонском языке, которая у них была, вывезли и посреди села сожгли и т. д. И, думаю, эстонцы в этот день улыбались друг другу, когда никто не видел.
Маленькое событие после этого дня. В поселке был один дом, такой как бы красный уголок. У нас не было шахмат, а я мальчиком уже в шахматы играл хорошо. Мы ходили туда, потому что там были шахматы и нам разрешали играть. Но когда местный парторг мне пять раз подряд проиграл, нас перестали пускать туда. Так вот после того как объявили, что Берия — предатель или как его там называли, этот парторг маленького роста — парторги все маленького роста почему-то были — сорвал со стены портрет Берия и стал топтать его ногами. Никто эту демонстрацию не видел, кроме наших ребят, которые увидели это случайно.
Дома не было об этом разговоров. Никто не посмел комментировать, потому что никто не знал, что будет дальше, не знал, что его разоблачат потом немножко, чуть-чуть. Никто об этом не думал.
Эстонцы ждали, что после смерти Сталина будет лучше. Чтобы раз и отпустили из ссылки — на это не особо, но все-таки надеялись. Так что в эстонской среде были мнения и надежды, а что думали совхозные русские — по-моему, им бы только прокормиться, им было не до политики.
Отца арестовали сразу после прихода русских, еще война не кончилась, в ноябре 44-го. После того как его арестовали, нас, маму и меня с братом-двойняшкой, выслали как семью арестованного. Старший брат учился в Таллинне, и его не зацапали. Отца арестовали по обвинению в том, что у него на чердаке хранится портрет Гитлера. И пулемет. Мы, ребятишки, там лазили и не нашли портрета Гитлера. Но это не помешало арестовать отца по 58-й статье как «изменника Родины», которая тогда родиной еще не была. Отец был с острова Хийумаа, и его одним из первых отправили в ссылку. Он сказал, что не даст себя бить и все подпишет, ведь все равно это ерунда, никто от этого не спасется. Ему дали 10 плюс 5. Тогда еще давали 10 плюс 5, а потом только 25, так что отцу еще повезло.
Он по трудорасчету освободился через семь с чем-то лет. Мама была еще ссыльная, но мы поехали к отцу в лагерь, в Сусуман Магаданской области. В ссылке мы пробыли пять лет. Когда я окончил среднюю школу, они по ошибке дали мне паспорт, мне он не полагался как ссыльному. И я сразу драпанул в Эстонию. Хотел поступать на историю искусств, но в Тарту меня не приняли — сказали, что через мандатную комиссию я не пройду со своими бумагами. А в Политехническом институте я вступительные экзамены сдал и пошел на горного инженера, потому что мне надо было самому содержать себя, а там была стипендия на 100 рублей больше, чем на других факультетах.
Отец с мамой смогли вернуться в Эстонию только после смерти Сталина и окончания ссылки в 1958 году.
Арво Валтон (р. 1935) — эстонский писатель и киносценарист