Рассказ о том, что я чувствовал в дни болезни и смерти Сталина, хочу предварить рассказом о «деле врачей». Эти события шли одно за другим. Я и мой институтский друг (мы тогда учились на третьем курсе МАРХИ) Витя Шер, гуляя по городу, останавливались у стендов с газетами,
Posts By: Александра Поливанова
«Несмотря на весь трагизм ситуации, поднялся смех»
Я, Шкляр Борис Хаимович, в марте 1953 года был студентом 4-го курса Московского электротехнического института связи. Первые несколько дней марта 1953 года нас постоянно сопровождала информация о состоянии здоровья Иосифа Виссарионовича Сталина. Практически все окружающие сотрудники института и студенты стремились выразить свою обеспокоенность по поводу здоровья
«Радостный день, хороший»
Отец мой был водителем, а мама пекарем. Жили мы тогда в Москве на улице Жданова (которая теперь Рождественка), дом 20, квартира 18, на территории Рождественского монастыря. О репрессированных родственниках на тот момент мне известно не было. В нашей большой коммунальной квартире всегда было включено радио. По нему
«Одна мысль вертелась у меня в голове: „За что они так с нами?“»
Март 1953 года. Мне этот месяц запомнился на всю жизнь. В начале месяца по радио сообщили о болезни Сталина. В техникуме, где я училась в это время на втором курсе, каждый день нас собирали в актовом зале и зачитывали бюллетень о состоянии здоровья Сталина. Дома мой
«У меня совершенно отказали ноги, я рыдала все время, много часов»
В детстве я никогда не ощущала себя еврейкой. Когда я пошла в школу, мама в отделении милиции записала меня как украинку. Да и в школе, в классных журналах, я писалась как украинка. Отец-то был украинец. Тогда, в 40-е годы, было принято регистрировать детей по отцу. А
«Я в толпе студентов стоял возле университета и плакал»
В день смерти Сталина я в толпе студентов стоял возле университета и плакал. Не то чтобы я не знал тогда о том, что такое Сталин. Странность, которую я тогда не замечал, как раз в том, что многое знал. В семье на эту тему не говорили. Мои
«Они рвались поездом на поезде из Киева в Москву, но невозможно было купить билет»
Когда мне было четыре года, арестовали моих маму и папу. Мой папа был в ссылке три года, в 40-м году вернулся, потом ушел на фронт, а мы с бабушкой были в эвакуации. Папа, слава Богу, вернулся с фронта живым, его тяжело ранило под Москвой, а мама
«Никаких особых проявлений патриотизма — слез и так далее — я не видела»
После мне приходилось встречать людей, которые облегченно вздохнули в день смерти Сталина, людей, которые представляли, что они живут в империи зла. В моей юности такие люди не встречались, а если встречались, они со мной не собирались откровенничать. Я даже не представляю, кого из знакомых, бывавших в
«Мама улыбалась, ничего не говоря. Для меня это был настоящий шок»
Мой отец был моряком, работал в торговом флоте. Мать работала на таможне. Мы жили во Владивостоке и некоторые из наших родственников были «проблемными», то есть приходилось скрывать происхождение. Мой дед по матери был царским офицером. Он с семьей жил в поместье на Дальнем Востоке, когда началась
«Ему казалось, что он не идет ногами — его несут, такая была страшная толчея»
Отец мой был инженер. Он был арестован в 1937 году, в конце ноября, и в начале декабря, по одним сведениям, 5-го, по другим сведениям — 9, его расстреляли. Вот так. Умный человек, мыслящий человек был не нужен. А кроме всего прочего, фамилия «Храповицкий», на «-цкий», польская,