Вера Лашкова, школьница
«Я была маленькой девочкой и не чувствовала ни уважения, ни преклонения»

В марте 1953 года мне было восемь лет, я лежала в больнице. Я запомнила это известие, которое вошло в палату, как воздушная волна прошла. Врачи, санитарки… волна печали. Для меня это не стало событием. Я была маленькой девочкой и не чувствовала ни уважения, ни преклонения. Имя

Игорь Каспэ, студент
«На мешках с песком стояли солдаты и сапогами отбивались от пытавшихся взобраться на борта»

Сообщение о смерти Сталина не было неожиданным. Еще 3 марта стало известно о «постигшем нашу партию и наш народ несчастьи» — тяжелой болезни генералиссимуса. Но, по крайней мере внешне, все делали вид, что силлогизм «Кай человек, а следовательно…» им неизвестен. Смеху, конечно, эти три дня не

Татьяна Правдина, студентка
«Почему-то у меня действительно было ощущение грусти»

В то время я была уже вполне взрослым человеком. 1953 год, мне, соответственно, 25 лет. Я училась в Московском институте востоковедения, он находился в Сокольниках, в Ростокинском проезде. Помню, как приехала в институт, шла с печальным лицом, и тут мой друг Ляндрес (потом он стал писателем

Павел Адельгейм, школьник
«Мама без особенной радости, но удовлетворенно сказала: „Сдох, собака!“»

К 1953 году все мои родственники были уничтожены или пострадали как члены семей врагов народа. С матерью мы жили в это время в ссылке в поселке Ак-Тау Карагандинской области (это Северный Казахстан). Что такое репрессии, я узнал в самом раннем детстве, когда арестовали мать и меня

Николай Перцов, школьник
«Пришел водопроводчик что-то чинить и сказал: „А что собственно произошло? Может, дальше будет и лучше“. Мама просто отказалась от его услуг»

В 1953 году мне было восемь лет, я учился в первом классе. Не помню, как именно я узнал о смерти Сталина, но помню сводки о его здоровье в предыдущие дни и словосочетание «дыхание Чейна-Стокса». В моей семье настоящей скорби не было, была какая-то оторопь. А скорбь

Нина Катерли, студентка
«Обвила портрет остатками своего пионерского галстука, упала на колени и клялась, что отдам за дело партии все силы, а если потребуется, то и жизнь»

О смерти Сталина я услышала по радио. Это было утром, наверное, 6 марта. Мама [Елена Катерли] сразу уехала в Союз Писателей, где она была тогда вторым секретарем, а отец [Семен Фарфель] в то время находился на Урале, куда его, опального журналиста, перевели — фактически сослали —

Майя Нусинова, учительница
«Многие потом рассказывали, как были счастливы. Не знаю, я помню только ужас»

Мы жили на Гоголевском бульваре в доме 21, квартира 33. Это была огромная коммунальная квартира, шесть семей, почти тридцать человек. Конечно, в семье были репрессированные, в какой же семье не было? Из близких — два моих дяди. В 49-м году забрали папиного брата, профессора Исаака Нусинова

Алла Максимова, школьница
«Когда сообщили, что Сталин умер, я немного послушала радио — и уснула»

Я пережила блокаду, и, наверное, поэтому все свое детство, отрочество и юность, лет до тридцати, почти непрерывно болела. Лежала дома, а за стенкой все время говорило радио. В 1953 году оно сначала говорило про «дело врачей», тяжелым таким, каменным голосом — я мало что тогда понимала,

Андрей Воробьев, врач
«Я пытался скрыть свою радость, но совсем спрятать улыбку, которая мне разрывала рот, я не мог»

В 1953 году я жил у жены на Кузнецком мосту. Биографии у нас с женой похожи. Моего отца арестовали в 36-м и в том же году расстреляли. Маму взяли в день его расстрела, 20 декабря 1936 года, и дали десять лет строгого режима — она была

Станислав Красовицкий, школьник
«Отец, который вообще-то скептически относился к советской власти, тем не менее, сказал: „Умер хозяин“»

О смерти Сталина мы узнали, наверное, по радио — тогда эти репродукторы были. Помню, что отец, который вообще-то скептически относился к советской власти, тем не менее, сказал: «Умер хозяин». Я особого горя не испытывал, близко к сердцу не принимал и не плакал — отнесся, скорее, как